— Зато я придаю значение, мою жену совращают едва не на глазах всего зала.
— Твоя выходка сделает нас предметом издевательств, не говоря уже о том, что ставит под сомнение мою верность!
— Ты сама утверждала, что верность для тебе подобных — пустой звук!
— Они не мне подобные, — взвилась Аннабел, потеряв терпение. — Во всяком случае, с тех пор, как я стала твоей женой! Теперь я сама не знаю, где мое место: но уж точно не с тобой и не с этими людьми!
Выражение его лица не изменилось, но она почувствовала, что ранила его. Немедленно раскаявшись, она вздохнула и потерла лоб.
— Саймон, я не хотела…
— Ничего, — проворчал он. — Все в порядке. Пойдем в зал.
— Но я хочу объяснить.
— Не стоит.
— Саймон…
Она поежилась и прикусила язык, всем сердцем желая взять назад неосторожные слова.
Опасения ее сбылись: между ними возникло небольшое, но явное отчуждение. Она жаждала извиниться и уверить, что ни в чем его не винит. Однако все усилия довести до его сведения, что она ни о чем не жалеет, получили спокойный, но решительный отпор. Саймон, всегда готовый обсудить любую тему, не желал объясняться с женой. Сама того не зная, Аннабел ухитрилась с точностью стилета ревнивого испанца ударить в самое больное место, и он чувствовал себя виноватым, поскольку вырвал ее из привычной среды, из того мира, в котором она когда-то мечтала блистать.
К облегчению Аннабел, их отношения быстро стали прежними: игривыми, легкими и даже нежными. Но временами ее тревожила мысль, что все же что-то не совсем ладно. Были моменты, когда Саймон держался чуть настороженно, ибо теперь они оба знали, что она обладает силой причинять ему боль. Похоже, он специально не подпускает ее слишком близко, защищая себя тем, что сохраняет это установленное им самим определенное расстояние между ними. Но при этом был готов оказать безусловную помощь и поддержку, когда она больше всего нуждалась в нем, и доказал это в ту ночь, когда нагрянула неожиданная беда.
Саймон пришел домой необычайно поздно, проведя весь день на фабрике «Консолидейтид локомоутив». От него сильно пахло угольным дымом, разогретым металлом и машинным маслом, а одежду можно было смело выбрасывать.
— Чем это ты занимался? — воскликнула Аннабел, удивленная и встревоженная его видом.
— Гулял по литейной, — пояснил Саймон, сбрасывая жилет и сорочку прямо на пороге спальни.
— Ну да, сразу видно, что гулял! А по-моему, работал! Взгляни на эти ужасные пятна! Выглядишь так, словно пытался собрать локомотив в одиночку.
— В какой-то момент понадобились лишние руки, — вздохнул Саймон, обнажая мускулистую грудь. Похоже, настроение у него было превосходным. Как всякий очень сильный человек, Саймон не возражал против физической работы, особенно когда при этом подвергался некоторому риску.
Аннабел, хмурясь, вышла, чтобы приготовить мужу ванну, а когда вернулась, застала его в одном белье. На ноге красовался огромный синяк, на запястье краснел след от ожога.
— Да ты еще и искалечен! — окончательно расстроилась она. — Что случилось?
Саймон, не ожидавший сочувствия, на секунду растерялся, особенно когда она бросилась к нему.
— Ничего страшного, — успокоил он, сжав ее запястье.
Но Аннабел оттолкнула его руку и опустилась на колени, чтобы получше рассмотреть синяк.
— Это еще отчего? — допытывалась она, обводя пальцем безобразно расплывшееся пятно. — Ушибся в литейной, так? Саймон Хант, я требую, чтобы ты держался подальше от этого места! Все эти печи, бойлеры, краны, резервуары… или что там еще? В следующий раз тебя либо раздавят, либо ошпарят, либо нашпигуют металлом…
— Аннабел… — пробормотал Саймон и, едва сдерживая смех, нагнулся, подхватил ее под локти и поднял. — Не могу говорить, когда ты стоишь передо мной на коленях. Во всяком случае, никаких связных мыслей в голову не приходит. Просто не в силах выражаться связно, когда… — Он осекся. Темные глаза странно блеснули. — Ты… ты… неужели ты расстроена?
— Как любая жена, когда ее муж является домой в таком состоянии!
Саймон слегка сжал ее шею.
— Ты слишком бурно реагируешь на синяк и легкий ожог, не находишь?
Аннабел скорчила зверскую гримасу:
— Сначала расскажи, что случилось, а потому уж я решу, как реагировать!
— Четыре человека длинными щипцами пытались вытащить металлический слиток из печи и отнести под пресс. Но слиток оказался тяжелее, чем ожидалось, и, когда стало ясно, что они вот-вот уронят чертову штуку, я схватил еще одни щипцы и бросился на помощь.
— Но почему этого же не мог сделать один из рабочих?
— Я оказался ближе всех к печи, — беспечно пояснил он, пытаясь свести все случившееся к шутке. — Я обзавелся синяком, когда ударился ногой о станину пресса, прежде чем мы смогли уложить слиток. А обжегся, когда кто-то задел мою руку щипцами. Ничего страшного. На мне все заживает в два счета.
— О, и только? — деланно удивилась она. — Ты всего-навсего поднял сотни фунтов раскаленного чугуна, будучи при этом в одной сорочке и брюках, так чего тут беспокоиться?
Саймон нежно коснулся губами ее щеки.
— Не стоит волноваться из-за меня.
— Но кто-то же должен позаботиться о тебе, — пробормотала Аннабел, жадно впитывая запах его тела.
Его близость волновала ее. Природа создала Саймона сильным и мужественным. Но и он не вечен. И неуязвимым его не назовешь. Он всего лишь человек, и внезапное осознание того, насколько важна для нее стала его безопасность, терзало и мучило. Увернувшись, Аннабел отправилась проверить, набралась ли в ванну вода, и на ходу бросила: — Ты пахнешь паровозом!