— Правда? — оживилась Аннабел. — Я еще никогда не ездила на поезде. Каково это?
Хант улыбнулся с совершенно мальчишеским энтузиазмом.
— Быстро. Волнующе. Средняя скорость пассажирского локомотива примерно пятьдесят миль в час, но «Консолидейтид» создала модель экспресс-локомотива на шесть вагонов, который делает до семидесяти.
— Семьдесят миль в час? — ахнула Аннабел, даже не представлявшая, как это можно мчаться с такой скоростью. — Наверное, это очень неудобно для пассажиров?
— Как только поезд достигает запроектированной скорости, вы не будете чувствовать толчков.
— А каковы пассажирские вагоны внутри?
— Не особенно роскошны, — признался Хант, наливая себе вина. — Я рекомендовал бы путешествовать только в чьем-то личном вагоне, особенно кому-тo вроде вас.
— Кому-то вроде меня? — повторила Аннабел, с укоризненной улыбкой. — Если намекаете на мою избалованность, уверяю вас, я вовсе не прихотлива.
— А следовало бы…
Его теплый взгляд скользнул по ее раскрасневшемуся лицу и груди, прежде чем скреститься с ее собственным.
— Немного избалованности вам не помешало бы, — сказал он каким-то странным тоном, на миг лишившим ее разума.
Аннабел глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки. Господи, хоть бы он не коснулся ее! Хоть бы сдержал обещание не соблазнять… Потому что в противном случае… помоги ей Боже…
— «Консолидейтид» — это название вашей компании? — дрожащим голосом поинтересовалась она, пытаясь восстановить нить беседы.
Хант кивнул:
— Британский партнер «Шоу фаундриз».
— Которая принадлежит мистеру Шоу, жениху леди Оливии?
— Совершенно верно. Шоу помогает нам приспособиться к американской системе сборки локомотивов, которая куда эффективнее и продуктивнее английской.
— А я всегда слышала, что британские машины лучшие в мире, — заметила девушка.
— Весьма спорное мнение. Но даже если так, они редко соответствуют стандартам. В Британии не найдется двух одинаковых локомотивов, что значительно снижает темпы производства и затрудняет ремонт. Однако если мы последуем примеру американцев и станем изготовлять одинаковые отливки частей с использованием стандартных моделей и шаблонов, можно собрать двигатель за несколько недель, а не месяцев и ремонтировать их гораздо быстрее.
Аннабел зачарованно слушала. До этой минуты она не встречала мужчину, который так увлеченно рассказывал бы о своей профессии. Она считала, что работа — это не тот предмет, который любит обсуждать сильный пол, словно труд был уделом исключительно низших классов. Если представитель высшего общества был вынужден приобрести профессию, он старался умалчивать об этом позоре и притворяться, что проводит большую часть жизни в безделье. Но Саймон Хант не скрывал увлечения работой, и по каким-то причинам Аннабел находила это странно привлекательным.
По ее настоянию Хант продолжал делиться подробностями своего бизнеса, рассказав о переговорах по приобретению литейной, находившейся пока в собственности железной дороги. Именно эту литейную предполагалось перевести на новую американскую систему. Два из девяти зданий на участке площадью девять акров уже были переделаны в литейную, производящую болты, поршни, стержни и клапаны. Потом все это вместе с частями, привозимыми из «Шоу фаундриз» в Нью-Йорке, собиралось в локомотивы на четыре и шесть вагонов, которые потом продавались по всей Европе.
— Как часто вы приезжаете в литейную? — спросила Аннабел, пробуя фазанью котлету под сливочным соусом.
— Ежедневно, когда живу в городе, — пояснил Хант, слегка нахмурившись. — Я и без того задержался чересчур надолго. Придется скоро ехать в Лондон, посмотреть, как продвигаются дела.
Известие о том, что он скоро покинет Гемпшир, должно было обрадовать Аннабел. Саймон Хант отвлекает ее от поставленной цели, а этого она себе позволить не может. Теперь, в отсутствие Ханта, ей будет куда легче сосредоточиться на Кендалле.
Однако в душе воцарилась странная пустота при мысли о том, что она лишится общества Ханта. Каким безжизненным покажется Стоуни-Кросс-Парк без него!
— Вы вернетесь до того, как закончится праздник? — спросила она, терзая ножом котлету.
— Как сказать. Это зависит…
— От чего?
— От того, будет ли у меня веская причина для возвращения, — очень тихо ответил он.
Аннабел опустила глаза. И впала в долгое молчание, повернувшись к окну, откуда лилась чудесная мелодия «Розамунды» Шуберта.
Наконец в дверь едва слышно постучали. Пришел лакей, чтобы убрать тарелки. Аннабел прикусила губу, гадая, как скоро новость о ее ужине с Хантом распространится между слугами. Однако после его ухода Хант, словно прочтя ее мысли, ободряюще сказал:
— Он никому ничего не скажет. Уэстклйф рекомендовал его именно из-за способности держать рот на замке, особенно если речь идет о делах конфиденциальных.
— Как… как же это так? — встрепенулась Аннабел. — Значит… граф знает, что вы и я… но он, разумеется, не одобряет…
— Уэстклйф не одобряет многих моих поступков, — спокойно пояснил Саймон. — А я не всегда одобряю его решения. Однако в интересах сохранения выгодной дружбы мы обычно не противоречим друг другу. — Он встал, опираясь на стол, и подался вперед. — Как насчет партии в шахматы? Я велел принести доску… на всякий случай.
Аннабел кивнула. Глядя в жаркие темные глаза, она вдруг поняла, что за всю ее взрослую жизнь этот вечер оказался единственным, когда она была по-настоящему счастлива находиться там, где хотела. Рядом с этим человеком. Ей было все в нем интересно. И очень хотелось узнать его мысли и чувства.