Тайны летней ночи - Страница 46

Сердце Аннабел забилось с бешеной силой. Хант, как обычно, был безупречно одет, но костюм джентльмена не мог скрыть бьющую через край энергию и грубую силу. Она вспомнила мощь его рук, твердость плеча, на которое положила голову, когда он нес ее по лестнице… ах, она никогда не сможет смотреть на него, не вспоминая о том дне!

— Вы похожи на только что прилетевшую из сада бабочку, — тихо обронил он.

Аннабел посчитала, что он издевается над ней, поскольку прекрасно видит, на что она теперь похожа, и неосознанно поднесла руку к волосам, откидывая со лба растрепавшиеся пряди.

— Что вы здесь делаете? — спросила она. — Разве вы не уехали вместе со всеми?

Она не хотела говорить так резко и неприветливо, но обычное красноречие ее покинуло. Аннабел только и думала, что о том, как он растирал ладонью ее грудь. Неуместная мысль вызвала яркий румянец на щеках.

— У меня дела с одним из управляющих, — мягко, но язвительно пояснил он, — который должен прибыть из Лондонасегодня утром. В отличие от джентльменов в шелковых чулочках, чьими родословными вы так восхищаетесь, у меня дела поважнее, чем вопрос о том, где сегодня расстелитьодеяло для пикника. — Оттолкнувшись от двери, он вошел в комнату, сверля ее неприкрыто оценивающим взглядом. — Слабость все еще осталась? Ничего, скоро пройдет. Как ваша нога? Поднимите юбку: я должен посмотреть сам.

Аннабел встревожено глянула на него, но тут же расхохоталась, увидев лукавый блеск в глазах. Дерзкое предложение каким-то образом заставило ее забыть о смущении и успокоиться.

— Очень любезно с вашей стороны, — сухо бросила она, — но не вижу необходимости. Мне уже гораздо легче, благодарю вас.

Хант, улыбаясь, подошел ближе.

— Должен признаться, что мною руководил чистейший альтруизм. Поверьте, я бы не получил непристойного наслаждения при виде вашей обнаженной ножки. Ну… честно говоря, может, сердце и дрогнуло бы, но я постарался бы скрыть свои чувства.

С этими словами он взялся за спинку кресла, придвинул его к дивану и уселся. Аннабел поразилась, как легко он управляется с массивным предметом мебели из резного красного дерева, и украдкой взглянула в сторону двери. Открыта. Значит, ей вполне позволительно оставаться наедине с Хаитом. Да и мать скоро придет проверить, как тут дочь. А пока нужно воспользоваться случаем, чтобы поговорить о ботинках.

— Мистер Хант, — осторожно начала она, — я должна вас кое о чем спросить.

— Да?

Аннабел решила, что глаза — самая привлекательная его черта. Блестящие, полные жизни и такие красивые, что непонятно, почему люди предпочитают голубые глаза темным. Никакой оттенок голубого не передаст острого ума, светившегося в карих глубинах.

Но Аннабел, как ни старалась, не могла придумать наиболее деликатный способ узнать о подарке. Перебрав в уме несколько фраз, она наконец решила спросить прямо:

— Ботинки — это ваших рук дело?

Хант по-прежнему оставался невозмутим.

— Ботинки? Боюсь, я не совсем понимаю, мисс Пейтон. Вы говорите метафорически или действительно имеете в виду обувь?

— Ботинки, — повторила Аннабел, взирая на собеседника с нескрываемым подозрением. — Совершенно новая пара, оставленная вчера на пороге моей комнаты.

— Как я ни счастлив обсуждать любую вещь вашего гардероба, мисс Пейтои, боюсь, что о ботинках мне ничего не известно. Однако я рад, что вам удалось их приобрести. Надеюсь, впредь вам не захочется быть ходячим рестораном для здешней живности.

Аннабел долго не сводила с него глаз. Несмотря на все отнекивания, за бесстрастной маской маячило что-то… игривая искорка….

— Значит, вы отрицаете, что подарили мне ботинки?

— Решительно отрицаю.

— Но… я все задаюсь вопросом: если кто-то хотел заказать ботинки для леди без ее ведома… откуда он узнает точный размер?

— О, это сравнительно несложно. Полагаю, заинтересованная сторона просто попросит горничную обвести на бумаге подошвы сброшенных туфелек дамы и отнесет рисунок местному сапожнику, после чего убедит его отложить другую работу ради этой, весьма срочной. Сами понимаете, какими вескими должны быть аргументы.

— Слишком много возни для постороннего человека, — пробормотала Аннабел.

Глаза Ханта неожиданно зажглись лукавством.

— Гораздо меньше, чем тащить по лестнице больную женщину каждый раз, когда ей вздумается прогуляться на природе в легких туфельках.

Аннабел поняла, что он никогда не признается в столь неприличном поступке, и только это одно позволит ей оставить у себя ботинки. К сожалению, поблагодарить его вряд ли удастся. А ведь она точно знала, что это он!

— Мистер Хант, — серьезно начала она, — я… я хочу…

Она осеклась, не в силах найти слова, и только беспомощно смотрела на него. Хант, пожалев девушку, встал и подошел к маленькому круглому игорному столику диаметром всего два фута, снабженному скрытым механизмом, позволявшим превратить столешницу из шахматной доски в шашечную.

— Вы играете? — небрежно спросил он, ставя перед ней столик.

— В шашки? Да, время от времени…

— Нет. В шахматы.

Аннабел покачала головой и поглубже забилась в уголок дивана.

— Нет, я никогда не играла в шахматы. И… не хочу показаться нелюбезной, но в нынешнем своем состоянии вряд ли смогу заняться чем-то сложным…

— Значит, пора учиться, — перебил Хант, направляясь к полкам, где стоял лакированный ящичек из капа. — Говорят, никогда не узнаешь человека, пока не сыграешь с ним в шахматы.

Аннабел настороженно наблюдала за ним, нервничая при мысли о том, что придется оставаться наедине с этим человеком. И все же его непривычно мягкое поведение смущало и поражало ее. Он словно пытался завоевать ее доверие. Неожиданная предупредительность… почти нежность — все так непохоже на циничного повесу, каким она всегда его знала.